Чем больны люди которым являются приведения достоевский
Мифы о Федоре Достоевском, в которые многие верят до сих пор
11 ноября 2021 года исполняется 200 лет со дня рождения великого русского писателя, философа и мыслителя Федора Достоевского. Его творчество оказало большое воздействие на русскую и мировую литературу, а также на становление новых философских направлений, таких как экзистенциализм и фрейдизм. После его смерти многочисленные исследователи пытались разгадать множество загадок, связанных с жизнью и смертью литератора, а также выяснить, насколько правдивыми были многочисленные мифы и слухи, касающиеся личности Федора Михайловича.
Самые известные слухи о Федоре Достоевском и разоблачение популярных мифов о русском классике, в которые люди верят до сих пор, – в материале 24СМИ.
Шизофрения
Известно, что у писателя были многочисленные проблемы со здоровьем, которые только усугублялись с возрастом, а его болезням после его смерти посвящено немало исследований и статей. Одним из распространенных заблуждений стало то, что некоторые авторы предположили у Достоевского наличие шизофрении. Известно, что отдельные современники классика, например, Тургенев, считали его сумасшедшим. Однако полагаться на эти мнения не стоит, так как, возможно, что многие его приятели просто недолюбливали классика и к тому же не были специалистами в области психиатрии.
Основанием слухов о шизофрении Достоевского также отчасти послужили работы мюнхенского исследователя, знатока русской культуры, Райнхарда Лаута. Ученый предположил, что герои книг писателя якобы совершали преступления вместо автора, ведь сам он тоже был не против пойти на нарушение закона, но не мог этого сделать по ряду причин. Однако утверждений по этому поводу Райнхард Лаут не высказывал, это были просто догадки, послужившие основой для распространенного заблуждения. Кроме того, предметом изучения в работах мюнхенского исследователя стала философия в произведениях Федора Достоевского, а не его психическое здоровье.
Другие исследователи стараются подходить к этому вопросу с большой осторожностью. Их выводы сводятся к тому, что у отдельных персонажей классика наблюдаются признаки раздвоения личности или симптомы шизофрении. Однако такие проблемы относятся только к героям книг, но не касаются их автора.
Совращение девочки
Еще один неприятный слух о Федоре Достоевском появился вскоре после его смерти и касается его порочных связей с женским полом. Литературный критик Николай Страхов, которого считали близким другом писателя, стал источником новой сплетни о Достоевском. В письме Льву Толстому в ноябре 1883 года Страхов сообщал, что ему известно о некоторых мерзостях в поведении Федора Михайловича. Например, о том, что он «соблудил в бане с маленькой девочкой, которую ему привела гувернантка».
После смерти Льва Толстого эти письма были опубликованы и вызвали гнев и возмущение у вдовы классика, которая незамедлительно принялась писать опровержения этой истории. Она утверждала, что этот сюжет присутствовал в черновиках произведения «Бесы», в главе под названием «У Тихона», но не в реальной жизни. Объяснения такому подлому поступку Николая Страхова исследователи нашли в следующем. После смерти Достоевского критик помогал разбирать записи товарища, чтобы подготовить издание собрания сочинений. В одном из блокнотов Страхов обнаружил строки, касающиеся его персоны и характеризующие его не с лучшей стороны. В записке шла речь о том, что у него отсутствует чувство гражданского долга и вера в идеал, отмечалось равнодушное отношение к работе, бесчувственность и тяга к сладострастию. Поэтому он решил отомстить другу и придумал сделать это не сразу, а в долгосрочной перспективе, и его план в итоге сработал.
Дворянское происхождение
Еще одно популярное и отчасти ошибочное мнение касается происхождения знаменитого русского писателя. Многие исследователи говорят о польских предках в его роду, однако известно, что отец Достоевского был литовцем, а мать – украинкой. Михаил Андреевич Достоевский окончил духовную семинарию и служил врачом в больнице для бедных. Родители матери писателя были купцами 3-й гильдии. Когда сыну Федору исполнилось 6 лет, Михаил Достоевский дослужился до чина коллежского асессора и вскоре был произведен в дворянское достоинство.
Достоевская психиатрия
. Я порылся в медицинских справочниках и составил список психических заболеваний, которыми страдают герои Достоевского:
I Эпилепсия
Четыре явных случая: князь Мышкин в «Идиоте», Смердяков в «Братьях Карамазовых», Кириллов в «Бесах» и Нелли в «Униженных и оскорбленных».
1) Классический случай представляет собой князь Мышкин. Он часто впадает в экстатические состояния, склонен к мистицизму, наделен поразительной способностью к состраданию, что позволяет ему интуитивно угадывать намерения окружающих. Он педантично аккуратен, благодаря чему достиг невероятных успехов в каллиграфии. В детстве с ним часто случались припадки, и врачи пришли к заключению, что он неизлечимый «идиот»…
2) Смердяков, незаконнорожденный сын старика Карамазова от юродивой. Еще в детстве он выказывал чудовищную жестокость. Любил вешать кошек, потом хоронил их, совершая над ними богохульный обряд. Смолоду в нем развилось высокомерие, вплоть до мании величия… Он часто бился в припадках падучей… и т. д.
3) Кириллов — этот козел отпущения в «Бесах» — страдает падучей в начальной стадии. Мягкий благородный умный человек и все же явный эпилептик. Он точно описывает первые признаки надвигающегося приступа. Его заболевание осложняется манией самоубийства.
4) Характер Нелли не столь интересен для понимания природы эпилепсии, он ничего не добавляет к тому, что раскрывают три предыдущих случая.
II Старческий маразм
У генерала Иволгина из «Идиота» старческий маразм, усугубленный алкоголизмом. Это жалкое, безответственное существо, вечно клянчащее деньги на выпивку: «Я отдам, ей-богу, отдам». Когда его уличают во лжи, он на минуту теряется, но тут же снова принимается за старое. Именно эта патологическая склонность к вранью лучше всего характеризует состояние его ума, алкоголизм немало способствует распаду личности.
III Истерия
1) Лиза Хохлакова в «Братьях Карамазовых», девочка 14 лет, частично парализованная, паралич скорее всего порожден истерией и может быть вылечен разве что чудом… Она не по летам развита, очень впечатлительна, кокетлива, взбалмошна, страдает ночной лихорадкой — все симптомы в точности соответствуют классическому случаю истерии. По ночам ей снятся черти. А днем она мечтает, как будет чинить зло и разрушение. Она охотно пускается в размышления о недавно случившемся отцеубийстве, в котором обвиняют Дмитрия Карамазова: «всем нравится, что он убил», и т. д.
2) Лиза Тушина в «Бесах» все время на грани истерии. Она невероятно нервна и беспокойна, надменна, но при этом проявляет чудеса великодушия. Она подвержена странным причудам и припадкам истерического смеха, завершающегося слезами. Кроме этих откровенно клинических случаев истерии у героев Достоевского наблюдаются разнообразные формы истерических наклонностей: Настасья Филипповна в «Идиоте», Катерина Ивановна в «Преступлении и наказании» страдают «нервами», большая часть женских персонажей отмечена склонностью к истерии.
IV Психопатия
Психопатов среди главных героев романов множество: Ставрогин — случай нравственной неполноценности, Рогожин — жертва эротомании, Раскольников — случай временного помутнения рассудка, Иван Карамазов — еще один ненормальный. Все это случаи, свидетельствующие о распаде личности. И есть еще множество других примеров, включая нескольких совершенно безумных персонажей.
Между прочим, ученые опровергают утверждения некоторых критиков о том, будто бы Достоевский — предшественник Фрейда и Юнга. Зато можно убедительно доказать, что Достоевский многократно использовал сочинение немецкого врача Ц.-Г. Каруса «Психиатрия», опубликованное в 1846 г. Предположение, что Достоевский — предтеча Фрейда, основано на том, что терминология и гипотезы в книге Каруса сходны с фрейдовскими, но основные концепции — разные, в одну и ту же терминологию авторы вкладывали разные идеи.
Сомнительно, можно ли всерьез говорить о «реализме» или «человеческом опыте» писателя, создавшего целую галерею неврастеников и душевнобольных. Кроме всего прочего, у героев Достоевского есть еще одна удивительная черта: на протяжении всей книги они не меняются. В самом начале повествования мы встречаемся с совершенно сложившимися характерами, такими они и остаются, без особых перемен, как бы ни менялись обстоятельства. Например, в случае с Раскольниковым в «Преступлении и наказании» мы видим, как человек приходит к возможности гармонии с внешним миром, что, впрочем, проявляется только внешне, внутренне Раскольников мало меняется, а остальные герои Достоевского и того меньше. Единственное, что развивается в книге, находится в движении, внезапно сворачивает, отклоняется в сторону, захватывая в свой водоворот все новых героев и новые обстоятельства, — это интрига. Раз и навсегда условимся, что Достоевский — прежде всего автор детективных романов, где каждый персонаж, представший перед нами, остается тем же самым до конца, со своими сложившимися привычками и черточками; все герои в том или ином романе действуют, как опытные шахматисты в сложной шахматной партии. Мастер хорошо закрученного сюжета, Достоевский прекрасно умеет завладеть вниманием читателя, умело подводит его к развязкам и с завидным искусством держит читателя в напряжении. Но если вы перечитали книгу, которую уже прочли однажды и знаете все замысловатые неожиданности сюжета, вы почувствуете, что не испытываете прежнего напряжения.
Болезнь Достоевского. Т. Е. Сегалов
Чтобы меня не обвинили в плагиате, обращаю внимание читателей, что автор этого исследования не я. Я только разместил его, пользуясь возможностью этого ресурса.
II,III,IV
……………………………………………………………………….
Данное выше изображение состояний тоски, клиническая картина и ход болезни не оставляют сомнения в диагнозе: эпилепсия.
В нашу задачу не может входить описание всех больных типов, созданных Достоевским. Для этого потребовалась бы новая, гораздо большего объема, нежели настоящая, работа. Отчасти такая работа уже выполнена Чижом в его книге: “Достоевский как психопатолог”. Более общий интерес представляет описание тех типов, в которых Достоевский изображает собственную болезнь: именно эпилептиков. Мы знаем пять таких типов: во-первых, старик Mypiин в рассказе “.Хозяйка”. Рассказ этот был написан в 1847 году, в то время когда талант художника еще не развернулся вполне. Второй тип эпилептика — Нелли в романе “Униженные и оскорбленные”. Этот роман был написан в 1861 году, следовательно после того как Достоевский имел случай в ссылке на самом себе испытать “святую болезнь”. В этом романе дается вся история болезни пауиентки. Третий тип эпилептика в периоде возникновения болезни —князь Мышкин в романе “Идиот”, написанном в 1868 году. Кириллов, лицо из романа “Бесы (1871—1872 гг.) — четвертый тип эпилептика, изображенный Достоевским. В его внешности нет ничего необычайного, но тотчас поражает его речь. Он говорит отдельными словами или отрывочными предложениями, и заметно сразу, что мышление его затруднено. Идеи связываются у него в высшей степени причудливо. Мы ие станем здесь излагать содержание его мировоззрения, это слишком далеко завело бы нас. Мы только отметим, что его взгляды проникнуты религиозно-мистическим настроением и имеют корни в его иллюзиях и галлюцинациях. У Кириллова не бывает припадков, но часто наступают их психические эквиваленты. Свои переживания в эти моменты он изображает следующим образом: “Есть секунды, их всего за раз приходит пять или шесть и вы вдруг чувствуете присутствие вечной гармонии, совершенно достигнутой. Это не земное; я не про то, что оно небесное, а про то, что человек в земном мире не может перенести. Надо перемениться физически или yмереть. Это чувство ясное и неоспоримое. Как будто вдруг ощущаете всю природу и вдруг говорите: да, это правда. Бог, когда мир создавал, то в конце каждого дня создания го¬ворил: “да, это правда, это хорошо”. Это. это не умиление, а только так, ра¬дость. Вы не прощаете ничего, потому что прощать уже нечего. Вы не то что любите, о, —тут вь1)Шв любви! Всего страшнее, что так ужасно ясно и такая радость. Если более пяти секунд —то дулпа не выдержит и должна исчезнуть, В эти пять секунд я проживаю жизнь и за них отдам всю мою жизнь, потому что стбят. Чтобы выдержать десять секунд, надо перемениться физически. Я думаю, человек должен перестать родить. К чему дети, к чему развитие, коли цель достигнута?
— Кириллов, это часто приходит?
— В три дня раз, в неделю раз.
— У вас нет падучей?
— Нет.
— Значит, будет. Берегитесь, Кириллов, я слышал, что именно так па¬дучая начинается. Мне один эпилептик подробно описывал это предваритель¬ное ощущение пред припадком, точь в точь как вы. Пять секунд и он назна¬чал и говорил, что более нельзя вынести. Вспомните Магометов кувшин, не успевший пролиться, пока он облетел на коне своем рай. Кувшин — это те же пять секунд; слишком напоминает вашу гармонию, а Магомет был эпилеп¬тик. Берегитесь, Кириллов, падучая!”
В романе “Братья Карамазовы” (1879—80 гг.) находим образ Смердякова. Это классический тип эпилептика. Мы можем проследить его развитие со дня его рождения до его смерти.
Все это различные вариации характера эпилептика, созданные Достоевским.
1 В связи с возросшим интересом к творчеству Ф.М.Достоевского, редакция нашла желательным дать в журнале выдержки из вышедшей на немецком языке книги недавно скончавшегося московского психиатра М.Е.Сегалова в переводе Ф.Ге и предисловие Д.А. Аменицкого. Ред.
2 Амбивалентность—это своеобразная двойственность, одновременное сочетание двух противоположных мыслей, влечений, построений. Негативизм—упорное сопротивление всем внешним воздействиям. Эти черты типичны для шизофрении.
3 Паранойальный синдром—это сочетание симптомов, свойственных болезни паранойи и выражающихся по преимуществу в систематизированном бреде преследования и величия.
4 Муратов Вл. “Душевная слабость и ее значение в общественной жизни и художественном творчестве”, журн. “Русская мысль”, VII кн., 1901, стр. 14, строки 17-19.
5 Чиж Вл. Достоевский как психопатолог, стр. 118, строки 16-20.
6 Там же, стр. 120, строки 26-27, 32-35.
7 Биографии, письма и заметки из записной книжки Ф.М.Достоевского, СПБ, 1883. (Воспоминания Н.Страхов, стр. 226.)
8 Воспоминания Н. Страхова, стр. 213—214.
9 Полное собрание сочинений Ф.М.Достоевского в шести томах, СПБ, 1885, том 6, с. 474.
10 Милюков А., Литературные встречи и знакомства, СПБ 1890, изд. Суворина, с. 245-248.
11 Так в тексте. На самом деле воспоминания принадлежат Владимиру Соловьеву. (Ник Шумрок).
12 Соловьев Вс., Воспоминания о Ф. М. Достоевском, СПБ 1881, стр. 10.
13 Там же, с. 25.
14 Полное собр. Соч., том 2, “Униженные и оскорбленные”, ч. 151.
15 Ковалевская С.В. Ситературные сочинения, СПБ, 1893, с. 135-136.
16 Воспоминания H.Страхова, стр. 259.
17 Там же, с.296.
18 Там же, с. 173.
20 Воспоминания Н. Страхова, с. 244.
Сайт Михаила Кожаева
Одна жизнь — тысяча возможностей
Достоевский и сумасшествие
Описание Достоевским эпилептического припадка достигает художественного апогея в «истории болезни» слуги Смердякова в «Братьях Карамазовых». Эпилепсией страдал сам Фёдор Михайлович, поэтому симптомы читатель получает из первоисточника. Смердяков даже знает о приближении приступа и остерегается, как бы он не случился, когда тот будет в погребе. Тогда его никто не найдёт. А после припадка слуга лежит полностью обездвиженный, парализованный целые сутки. Впрочем, читатели романа знают, как умело использовал Смердяков свою патологию, чтобы запутать следствие.
Личность Смердякова – одна из самых колоссальных в творчестве Достоевского. Я до сих пор, спустя месяцы после прочтения «Братьев Карамазовых», не могу прийти в себя от того неповторимого ощущения двойственности всего происходящего в книге. Реальность и вымысел столь искусно переплетаются здесь, что я до настоящей минуты не уверен, что убийство совершил Смердяков, хоть он сам в этом признался накануне самоубийства. Впрочем, неоднозначность добавляет и сумасшествие Ивана, который также прорисован столь монументально, что реальность его восприятия от вымысла чёрт не различит. Хотя о чёрте речь ещё впереди.
Эпилепсией страдает также князь Мышкин. В «Идиоте» подробно описано приближение приступов Льва Николаевича: «Он с мучительно напрягаемым вниманием всматривался во всё, что попадалось ему на глаза, смотрел на небо, на Неву. Он заговорил было со встретившимся маленьким ребёнком. Может быть, и эпилептическое состояние его всё более и более усиливалось. Гроза, кажется, действительно надвигалась, хотя и медленно. Начинался уже отдалённый гром. Становилось очень душно…» (6, 242).
Описание признаков и приближения эпилепсии содержится также в «Бесах», когда Кириллов вербализует опыт, который называет «присутствием вечной гармонии»:
«– Есть секунды, их всего зараз приходит пять или шесть, и вы вдруг чувствуете присутствие вечной гармонии, совершенно достигнутой. Это не земное; я не про то, что оно небесное, а про то, что человек в земном виде не может перенести. Надо перемениться физически или умереть. Это чувство ясное и неоспоримое. Как будто вдруг ощущаете всю природу и вдруг говорите: да, это правда. Бог, когда мир создавал, то в конце каждого дня говорил: «Да, это правда, это хорошо». Это… это не умиление, а только так, радость. Вы не прощаете ничего, потому что прощать уже нечего. Вы не то что любите, о – тут выше любви! Всего страшнее, что так ужасно ясно и такая радость. Если более пяти – то душа не выдержит и должна исчезнуть. В эти пять секунд я проживаю жизнь и за них отдам всю мою жизнь, потому что стоит. Чтобы выдержать десять секунд, надо перемениться физически…
– Берегитесь, Кириллов, я слышал, что именно так падучая начинается. Мне один эпилептик подробно описывал, что более нельзя вынести. Вспомните магометов кувшин, не успевший пролиться, пока он облетел на коне своём рай. Кувшин – это те же пять секунд; слишком напоминает вашу гармонию, а Магомет был эпилептик. Берегитесь, Кириллов, падучая!» (9, 130).
В данном случае можно напомнить, что, согласно Корану, Мухаммед был восхищен архангелом Джабриилом (Гавриилом) для того, чтобы показать пророку Иерусалим и весь мир. Улетая, архангел задел крылом кувшин с водой. Возвратившись же из путешествия, которое, как показалось Мухаммеду, длилось не один час, он с удивлением обнаружил, что кувшин лишь опрокидывается, и остановил его.
Сравнение эпилепсии с религиозно-мистическим экстазом позволяет предположить, что Достоевский мог считать сумасшествие тем состоянием, в котором открывается истинная суть вещей. Неслучайно в одном из монологов звучит следующее рассуждение: да, сумасшедшие могут видеть привидения, но это же не означает, что их не существует, – это означает лишь то, что сумасшедшие могут их видеть.
Вот как в «Преступлении и наказании» об этом высказывается Свидригайлов: «Они говорят: «Ты болен, стало быть, то, что тебе представляется, есть один только несуществующий бред». А ведь тут нет строгой логики. Я согласен, что привидения являются только больным; но ведь это только доказывает, что привидения могут являться не иначе как больным, а не то, что их нет, самих по себе» (5, 279).
Развивая перед Раскольниковым свою мысль, Свидригайлов подводит итог своим построениям о привидениях и их связи с иным миром: «Привидения – это, так сказать, клочки и отрывки других миров, их начало. Здоровому человеку, разумеется, их незачем видеть, потому что здоровый человек есть наиболее земной человек, а стало быть, должен жить одною здешнею жизнью, для полноты и для порядка. Ну а чуть заболел, чуть нарушился земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше, так что когда умрёт совсем человек, то прямо и перейдёт в другой мир» (5, 279).
Строго говоря, Свидригайлов расценивает сумасшествие не как заболевание – хотя с «земной» точки зрения так оно и есть, он это признаёт – а как приближение другого мира. И в этом плане тема помешательства интересна для Достоевского тем, что позволяет раскрыть наиболее существенные черты человека – не только как наилогичного из всех животных, но как существа трансцендентного.
Мотивы сумасшествия в произведениях Достоевского интересны также тем, что для их обозначения иногда используются специальные термины. Так, о Раскольникове сообщается: «Он решительно ушёл от всех, как черепаха в свою скорлупу, и даже лицо служанки, обязанной ему прислуживать и заглядывавшей иногда в его комнату, возбуждало в нём желчь и конвульсии. Так бывает у иных мономанов, слишком на чём-нибудь сосредоточившихся» (5, 30).
Слово «мономан» встречается в сочинении известного итальянского психиатра XIX века Чезаре Ломброзо. Правда, в несколько ином варианте – «мономаньяк», то есть человек, который страдает от какой-то одной мании. В сочинении Ломброзо «Гениальность и помешательство», некоторые главы которого я в своё время перечитал раз тридцать, термин мономаньяк употребляется по отношению ко многим учёным и служителям искусства. Многие из них, как показывает доктор, всю жизнь были увлечены чем-то одним, причём до такой степени, что чрезвычайно страдали от этого. Поэт, терзающийся от невозможности не писать стихи, во многом очень схож с Раскольниковым, который также влеком единственной идеей, поглотившей всё его существо.
В «Униженных и оскорблённых» один из героев фантазирует: «Хоть бы в сумасшедший дом поступить, что ли, – решил я наконец, – чтоб перевернулся как-нибудь весь мозг в голове и расположился по-новому, а потом опять вылечиться» (4, 54).
Данное рассуждение мне моментально напомнило замечание нашего современного психиатра Эрнеста Цветкова. Выступая в передаче, посвящённой шизофрении, он назвал гениальным такой мозг, который способен путешествовать в шизофрению туда и обратно без вреда для психики. Таковым Цветков назвал Льюиса Кэрролла, который создал поистине шизофреничное произведение – «Алиса в стране чудес». Таковым он считает Альберта Эйнштейна, чьи построения в области теории относительности, равно как и вся современная физика, насквозь шизофреничны.
Суммируя наблюдения Ломброзо и Цветкова, можно заключить, что Достоевский – интуитивно или опытно – сформулировал принципы познания окружающего мира и его творческого освоения через призму сумасшествия. Первая декада XXI века отразила интерес кинематографа к теме сумасшествия. «Помни», «Игры разума», «Остров проклятых» – в этих и других фильмах рельефно очерчена проблема непонимания человеком собственного сумасшествия. Но эта тема прекрасно раскрыта и у Достоевского. Прочтите, например, отрывок из диалога Аркадия Макаровича со стариком в «Подростке», чтобы понять, какие глубины безумия мог вместить и представить читателю Фёдор Михайлович:
«– Послушай, этот хозяин, Ипполит, или как его, он… не доктор?
– Это… это – не сумасшедший дом, вот здесь, в этой комнате?» (10, 349).
То есть находясь в собственном доме, старик не мог поверить, что он не в сумасшедшем доме, хотя никто ему об этом даже не намекал. Сумасшествие обыграло само себя в данном персонаже.
Вообще, приближение эпилепсии у князя Мышкина и Кириллова, описания обезумевших людей, влияние внешних обстоятельств, погоды на развитие болезни – всё это сближает произведения Достоевского с «Мастером и Маргаритой» Булгакова. Вспомните: головная боль Пилата, угрожающее описание Ершалаима, духота перед грозовой бурей, якобы приступ шизофрении у Бездомного – параллели между Фёдором Михайловичем и Михаилом Афанасьевичем вырисовываются весьма существенные. Причём самое интересно, что – внезапно.