С чего начать знакомство с пелевиным

05.06.202205.06.2022 admin 0 Comments

Путеводитель по романам Виктора Пелевина

Рассказываем о самых ранних и самых новых произведениях знаменитого писателя

В конце 90-х — начале 2000-х книги Виктора Пелевина произвели эффект разорвавшейся бомбы. Ими зачитывались, делились, о них спорили на улицах и в университетах. Спустя 20 лет мало что изменилось: читатели по-прежнему ждут каждое новое произведение автора. Разве что самих романов стало больше, и теперь «новичку», не знакомому с творчеством писателя, легко запутаться.

Чтобы этого не случилось, мы подготовили краткий путеводитель по самым известным книгам Виктора Пелевина.

Девяностые

Дебютным романом стал «Омон Ра» — гротескная история о подготовке СССР к полету на Луну, по жанру близкая к триллеру. Помимо псевдо-космонавтов, летающих под землей, здесь фигурируют курсанты училища им. Маресьева, которым ампутируют ноги и учат танцевать калинку, выпускники училища им. Александра Матросова, чьи экзамены сопровождаются автоматной очередью, и слепые инвалиды из Высшего военно-политического училища имени Павла Корчагина. Названием романа послужило имя главного героя — Омона Кривомазова с позывным «Ра», одновременно напоминающее и о древнеегипетском боге, и об отряде милиции особого назначения — ОМОНе.

Буквально через год после «Омона Ра» Пелевин опубликовал «Жизнь насекомых» — чуть менее известную, но не менее значимую в его творчестве аллегорию на человеческую жизнь, в которой проведены параллели с миром жуков и бабочек.

Культовый «Чапаев и Пустота» стал третьим романом автора. Сам Пелевин характеризует его как «первое произведение в мировой литературе, действие которого происходит в абсолютной пустоте». Гражданская война здесь переплелась с постперестроечной Россией, а на первый план вышел своеобразный способ восприятия реальности поэтом-декадентом Петром Пустотой. Размышления о будущем и прошлом страны смешались с философией ницшеанства и дзен-буддизма. Роман стал лауреатом премии «Странник-97» в номинации «Крупная форма», а его англоязычный перевод вошел в финал Дублинской литературной премии.

Лихие девяностые закончились вместе с появлением постмодернистского «Generation „П“» (1999) — истории о поколении семидесятых, которым пришлось повзрослеть и сформироваться в десятилетие политических изменений. Главный герой Вавилен Татарский — копирайтер, «криэйтор» и телевизионщик, адаптирует зарубежные рекламные слоганы к российской действительности, но не может не размышлять о вечном и в конце концов достигает Вавилонской башни. Шумеро-аккадская мифология здесь соседствует с рекламными стратегиями, теорией заговора и шаржем на веру в правдивость СМИ.

Нулевые

Дальше романы Виктора Пелевина выходили более-менее стабильно. «Шлем ужаса: Креатифф о Тесее и Минотавре» появился в 2005-м, через год свет увидел «Empire V», а вот «t», роман об отношениях автора и его персонажей, читателям пришлось ждать три года.

Десятые

Примерно столько же времени прошло между ним и выходом десятого юбилейного произведения мастера «S. N. U. F. F.», и это было уже совсем другое десятилетие. В основе сюжета — взаимоотношения жителей вымышленных государств Уркаины и Бизантиума. Сам автор характеризует эту книгу как «роман-утøпія Виктора Пелевина о глубочайших тайнах женского сердца и высших секретах лётного мастерства!»

Одиннадцатая книга Пелевина «Бэтман Аполло» вышла в полночь 28 марта 2013 года. В нем писатель снова возвращается к миру людей и вампиров, ранее описанному в «Empire V». Но если «Empire» рассказывает о жизни и терзаниях молодого вампира Рамы, то в «Бэтман Аполло» автор уделяет больше внимания повестке дня, переплетая это, как водится, с сюжетами из буддистской и древнеегипетской мифологий.

Еще более страшным, современным и злободневным кажется роман «Любовь к трем цукербринам», вышедший в 2014 году. Культ потребления и интернет-зависимость, международные взаимоотношения и нарастающая популярность Google и Facebook стали лейтмотивами истории. На фоне этого романа следующие произведения — «Смотритель» (2015) и «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами» (2016) — кажутся куда более медитативными и отстраненными от реальности.

Снова к повестке дня Виктор Пелевин возвращается в книге «iPhuck 10», за которую получил премию Андрея Белого. Сюжет разворачивается в конце XXI века, где виртуализируется все, вплоть до секса, полиции и литературного мастерства. В этом тексте автор снова обратился к проблеме взаимоотношений творца и произведения, уже затронутой когда-то в «t». По мнению критика Галины Юзефович, «iPhuck 10» — это «странный, глубокий и волнующий роман, сплавляющий разум и чувство в какой-то совершенно новой для Пелевина (да, пожалуй, и для всей русской прозы) пропорции, и определенно лучший текст автора за последние годы — во всяком случае, самый интеллектуально захватывающий».

Ну и, наконец, к новинкам! «Тайные виды на гору Фудзи» (2018) наполнены пасхалками к предыдущим произведениям, иронией над олигархами, стартаперами и оголтелыми феминистками. Как и другие книги Пелевина, этот роман задел многих и вызвал немало споров, однако художественной ценности текста это не умаляет. Сегодня «Тайные виды» являются последним романом автора, потому что следующая книга «Искусство легких касаний» — сборник из трех новелл, а короткая проза Пелевина — это отдельный долгий разговор.

Источник

С любовью, Виктор: краткий гид по романам Пелевина

О книгах Виктора Пелевина спорят уже не первый десяток лет, и самое любопытное, что разговоры не утихают — даже те, кто этого автора недолюбливает, все равно считают важным о такой нелюбви сказать и ее зафиксировать. В общем, столь крупную литературную фигуру никак не обойти. Мы попросили Евгению Лисицыну рассказать о самых важных романах Виктора Олеговича, а также о том, какие из них стоит читать в первую очередь, а какие — в последнюю. Если любви и терпения хватит.

С любовью, Виктор: краткий гид по романам Пелевина

Чтобы это не превратилось в очередное перечисление произведений Пелевина с привычным комментарием, сколько грибов потребили в том или ином романе, построим наш гид по принципу айсберга.

Если вы не знаете, что это за формат такой — айсберг, то вот краткое объяснение. Верхушка айсберга, первые его уровни, — это всем известные книги. Базовые знания о творчестве автора, без которых вообще никуда, а поверхностно о них имеет представление каждый условный читатель. Более глубокие уровни не так обязательны для изучения, но если уж хочешь понимать писателя, а не просто слышать звон его имени, то без них не обойтись. Наконец, глубинная часть айсберга — тексты только для фанатов, исследователей и знатоков. Темная и скрытая от глаз тяжелая масса, в которую без особой надобности нет нужды погружаться.

Вершина айсберга

Чтобы получить общее представление о творчестве Пелевина, можно попытаться выделить условные периоды его писательской жизни. По классике они вполне укладываются в трехчастную структуру: ранние романы, расцвет, поздние романы. В каждом из этих периодов не так уж много текстов, которые действительно важно прочитать для понимания современной русской литературы.

Раннее творчество Виктора Пелевина нежно любимо каждым его поклонником. Так что в мастриды попадают едва ли не все крупные произведения, написанные в девяностые.

Начнем сразу с нашей хитрости и попробуем выдать повести «Желтая стрела» и «Затворник и Шестипалый» за две половинки одного романа, который жизненно важен для чтения всего Пелевина. Нехитрые повести прекрасно друг с другом сочетаются и закладывают важнейшие для Виктора Олеговича идеи, которые он продолжает развивать и сейчас. Первая: наш мир не такой, каким мы его себе представляем, потому что мы сами создаем себе иллюзии, а кто-то извне их усиливает. Вторая: мы сами устанавливаем себе ограничения и упираемся в них лбом, а выход из иллюзии есть всегда, но временами его трудно рассмотреть. Метафоры куриной фермы и поезда, бегущего по рельсам жизни, в раннем творчестве Пелевина очень просты и однозначны. Эзотерика уже появляется, но еще не переливается через край. Добавим сюда еще и такую же однолинейную и раннюю «Жизнь насекомых», где можно погадать, кто из твоих знакомых клоп, а кто — муравей. Идеальные тексты для знакомства с автором.

Середина айсберга

Важный вопрос для любого пелевиноведа: в какой момент можно начинать говорить, что Пелевин уже не тот? Отвечаем: как только вы изучите второй слой его творчества, середину айсберга, но никак не раньше.

На середине пути нам уже не нужна периодизация, так что просто пойдем от раннего к позднему. И начнем с «Чисел» — небольшого романа из сборника ДПП (НН), «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда». В начале двадцатых годов этот роман о бизнесе, политике и гнилом закулисье больших денег неожиданно обрел второе дыхание. Книги о магии чисел заполонили рынок, хотя прежде казалось, что их время давно прошло. Спишем это тоже на фирменное предвидение — в любой кризисной ситуации снимай с себя ответственность, как главный герой этого романа, и обращайся хоть к магии, хоть к инстаграм-курсам и нативной рекламе.

«Священная книга оборотня» — еще один любимчик читателей середины нулевых, потому что как же можно не любить лисонек? Первые уверенные шаги к построению мультивселенной по всем своим романам, первые попытки играть с различными формами — эпистолярная часть, где лиса пишет письма таким же древним сущностям, как и она сама. Наконец, первая внятная любовная линия, которая отдает непривычной для Пелевина лирикой, но все равно катится все к той же сатире и неизбывной печали.

Провидческий «S.N.U.F.F.» оценили не сразу, потому что украинский конфликт начался лишь через несколько лет после его публикации, но зато потом роман сразу взлетел в топах у многих читателей. Война орков-укров, объективация женщин, попытки анатомировать любовь, привязанность и сексуальность. Многие сцены романа выглядят наивными и даже притянутыми за уши, зато «S.N.U.F.F.» стал первым текстом, где главный герой куда менее интересен, чем все остальное.

Подводная часть айсберга

Поздравляем любителей Пелевина, зануд, бесстрашных исследователей и просто читателей с большим количеством свободного времени. Вы добрались до самой хорошо спрятанной части романов. Не так-то просто найти человека, который все бы их прочитал и может о них с вами побеседовать.

Логичный вопрос: зачем же вообще соваться в эту часть айсберга, если не пишешь по Пелевину диссертацию? Ответ: только по большой любви. Либо к самому Виктору Олеговичу и его творчеству — тогда можно бесконечно строить фанатские теории и хвастать, что прочитал Всего Его. Либо к мультивселенным. Потому что она у Пелевина имеется, но без всего корпуса текстов ее не отследишь.

Сиквел «Бэтман Аполло» сделал для мультивселенной больше всего. Вампир Рама не только перекочевал из «Empire V», но и через восемь лет снова появился в «Transhumanism Inc.». Сам «Бэтман…» стал первой книгой Пелевина, встреченной без особенного восторга, и наметил курс на уженетортизацию. Вампиры к выходу книги перестали быть так уж интересны, гламур устарел, хотя роман больше говорит не о баблосе, а о власти и бессмертии.

«Любовь к трем цукербринам» четко обозначила возраст автора. Теперь это не молодой и дерзкий писатель, способный шокировать каждого. Это пятидесятилетний взрослый дядя, который недоволен бездуховной молодежью: мол, сидите там со своими смартфонами, вот мы в ваше время уже в космос летали и с Чапаевым через дурку общались. Гротескные зарисовки о том, куда могут завести технологии, совершенно не пугают, потому что, в отличие от Кинга или Брэдбери, сам Пелевин технологий не боится.

Теперь это не молодой и дерзкий писатель, способный шокировать каждого. Это пятидесятилетний взрослый дядя, который недоволен бездуховной молодежью.

Гайд по Пелевину

понравился симпатичный гайд по Пелевину)) с неожиданным интервью и ранними рассказами https://syg.ma/@insolarance-cult/gaid-po-pielievinu

Начнём с того, почему вы вообще знаете, кто такой Виктор Пелевин. На это есть несколько причин. Пелевин — это одновременно и живой классик русской постмодернистской литературы, и коммерчески успешный писатель, который находится на одном из самых выгодных контрактов среди современников. Поэтому, когда выходит очередной ежегодный роман Пелевина, то издательство не скупится на рекламу, дабы донести эту новость до потенциальных покупателей.

При этом писатель не паразитирует на какой-либо очевидной, доходной и трендовой нише, вроде фэнтези, подростковой литературы, любовных романов или научной фантастики. Пелевин честно создал свою собственную литературную нишу и честно паразитирует исключительно на ней.

Типовая аргументация за прочтение книг Пелевина выглядит как растянутая версия двух абзацев выше, а поэтому этим я заниматься и не буду. Посредством гайда я надеюсь дать тот необходимый минимум информации, с которым вы сможете сойти за человека, который Пелевина всё же читал. Если же по ходу дела вас накроет неимоверным желанием ознакомится с описываемой литературой, то в финальной части гайда будут рекомендации, с чего и в каких целях начать.

Два типичных Пелевина

Что самое важное для писателя? Это иметь злобное, омраченное, ревнивое и завистливое эго. Если оно есть, то всё остальное приложится.

Романы Пелевина удобны для анализа и объяснения тематики тем, что в них есть две главные компоненты и одновременно творчество писателя легко поделить на два периода, в каждом из которых превалирует одна из компонент.

Первая компонента — это философские размышления и даже некоторая одухотворенность. Её больше в периоде раннего творчества и наиболее известных работ от «Омон ра» до «Священной книги оборотня». Вторая компонента — это остроумная социальная критика, которая стала заметней в поздних работах и периоде пелевинского творчества, который длится и по момент написания гайда.

В чем же проявляется одухотворенность Пелевина? По большей части в увлечении буддизмом, восточными религиями и всевозможной эзотерикой. Так получилось в силу того, что в позднем СССР всё это было подпольщиной и флагманом контркультуры.

Серьезные пассажи Пелевина зачастую сопровождаются манерой восточного мыслителя, который вынужден лаконично поведать о глубокой и невыразимой мудрости. В тексте, как правило — это диалог, в котором главный герой задаёт вопросы, а ему на них отвечают предельно понятно, но намекая или даже прямо говоря, что то, что ему всё показалось предельно понятным и означает, что на деле он так ничего и не понял. Чтобы обрести действительное понимание таких истин герою нужно пройти своеобразный духовный путь.

Подобный сюжетный ход — это постоянная дань уважения Кастанеде, но в отличии от американца, у Пелевина герой нередко оказывается неспособным постичь что-либо сложное. Как, например, Вавилен Татарский, который прошёл духовный путь, дабы понять устройство мироздания, но рассказанное ему — это триальная версия, которая лишь поверхностно соприкасается с истинной. Показателен и пример Рамы из «Эмпайр Ви». По сюжету выясняется, что для определенных целей его специально оградили от «всей правды».

Типовой главный герой Пелевина является эдаким духовным недоучкой. Персонаж невольно участвует в большой игре, которую не понимает. Он не задумывается о платоновской проблеме различия реального и подлинно реального, а поэтому часть духовных открытий непременно касается этого вопроса. Что же такое реальность, а что только пытается ей казаться?

Иногда такой игрой оказывается и роман сам по себе. Например, в ней участвуют похожие герои-бизнесмены из «Чисел» и «Тайных видов на гору Фудзи». Метафизика их мира — это и есть текст романа. В отличии от того же «Чапаева и Пустоты», где метафизика буддийская. На первый взгляд довольно трудно уловить отличие одного от другого. Вся разница кроется в важном нюансе — когда метафизика буддийская, то в романе нет магии и дополнительной эзотерики. Когда же они есть, то в большинстве случаев, вся магия работает вольно и по сути тождественна тексту как таковому.

Пелевин и философия

Истина настолько проста, что за неё даже обидно.

Серьёзная составляющая романов не всегда представляет собой исключительно европейский буддизм и популярное религиоведение. Пелевин не прочь использовать и философию как сюжетообразующий базис, а не только, как способ набить референсов. Например, в «Generation „П“» в сравнимой мере присутствует мифологическое шумеро-аккадское и концептуальное ситуационистское видение мира. Так как Ги Дебора знает и читало меньше людей, чем «Мифы народов мира», то многие воспринимают часть, где обыгрываются идеи француза, как авторскую критику общества потребления. От них ускользает образность того, почему всё это говорится от лица Че Гевары, чей образ является типичным примером рекуперации. Вероятно, что это интуитивный прикол от Пелевина, но при подробном рассмотрении, получается меткое указание на суть рекуперации, когда в голове массового потребителя Че Геваре лучше подходят идеи Дебора, чем ему самому.

Другой хороший пример использования философии — это «iPhuck 10». Роман в целом является большой отсылкой на Бодрийяра и его «Заговор Искусства». Главный герой представляет собой алгоритм, а то есть симулякр высокого порядка. Он живёт в мире, в котором заговор искусства столь очевиден, что нормативен, то есть не просто реален, а гиперреален. Как и в прошлом случае, Пелевин использует двойное кодирование — наличие отсылки очевидно, но не её глубина.

В этом же романе ёмко формулируется суть сартровского экзистенциализма: «Жить ой. Но да».

Как и полагается писателю постмодернисту, для Пелевина академическая серьезность и философский снобизм — это добротная почва для игры, иронии и острых замечаний. В этом плане, вместо объяснений лучше привести один отрывок:

Людвиг Витгенштейн утверждал в «Логико философском трактате», что открыл общую форму описания предложений любого языка. По его мнению, эта универсальная формула вмещает в себя все возможные знаковые конструкции — подобно тому, как бесконечное пространство вселенной вмещает в себя все возможные космические объекты.

«То, что имеется общая форма предложения, — пишет Витгенштейн, — доказывается тем, что не может быть ни одного предложения, чью форму нельзя было бы предвидеть (т.е. сконструировать)». Общая форма предложения такова: «дело обстоит так то и так то» («Es verhält sich so und so»).

Что любопытно, это не только китчевая шутка, но и остроумное замечание насчёт континентальной критики аналитической традиции в целом.

Художественные игры с философией — это ещё и небольшое направления в короткой прозе Пелевина. Некоторые рассказы вроде «Македонской критики французской мысли» представляют собой лаконичную игру с философскими концептами, где высокая мысль закономерно спотыкается о суровый быт.

Возникает вопрос, а нужно ли иметь какой-то особый философский бэкграунд, чтобы понимать романы Пелевина? Если вы не собираетесь писать обзорные и критические материалы, то нет особой разницы, подходите ли вы к роману с кругозором первокурсника или профессора.

Для вас и так будет припасено множество отсылок на популярную культурe и русскую литературу, поэтому вы непременно почувствуете себя сообразительным читателем. Пелевин любит ненавязчиво отсылать к Набокову (как с картинами в «Empire V») и, говорят, что это своеобразная дань бизнес-ориентиру. Если учесть, что Виктор как-то позарился сделать экспериментальный роман о Тесее для английского издательства… Но сейчас не о смутной мечте стать русским писателем в Америке (а ведь ради этого дела даже чуть ли не единственный раз был нарушен образ затворника, и на протяжении почти получаса Пелевин давал интервью под запись).

Подытожу тем, что в отдельных моментах от наличия гуманитарного бэкграунда может стать и скучнее, как в случае с прочтением пассажей про «вау вау вау» от Гевары, уже зная позицию Дебора. Познания в разновидностях буддизма вообще могут быть спойлерами к некоторым романам.

На прозе Пелевина легко понять, действительно ли вам нравится улавливать отсылки и подмигивания. И, что немаловажно, на каком уровне. Благо, непременно присутствуют и явные референсы на манер интернет-паст, и сложносочинённые, характерные для той самой постмодернистской литературы. И да, в раннем творчестве все куда более очевидно, допустим, если сравнивать тот же дзен в «Чапаеве и пустоте» и тхераваду в поздней «Фудзи». Если первое направление буддизма довольно явно витает в популярной культуре, то последнее известно в основном студентам-гуманитариям и тем, кто случайно увидел такую религию в «Europa Universalis».

Перейдём ко второй обязательной и важной компоненте творчества Пелевина — остроумному социальному прогнозированию и критике. Забавно, но сейчас существует целый пласт обозревателей и комментаторов социально-политических реалий, которые нередко делают замечания в духе: «российская действительность развивается по следам книг Пелевина». Поэтому, для многих Виктор Пелевин предстаёт не только критиком, но и своего рода проповедником, реконструктором культурного кода.

Оно и не удивительно, ведь в подавляющем большинстве случаев остроумные замечания, афоризмы, а порой и гротескно-аншлаговые каламбуры касаются двух тем — общественной и политической. В общем-то, как всё началось в «Числах» с Зюзи и Чубайки, так и продолжилось.

Первым в кадре появляется Зюзя, который работает чем‑то вроде канала народного самосознания. Он выговаривает накипевшее у всех на душе с предельной откровенностью, так что у зрителя аж дух захватывает. После того как захват духа произведен, в кадре оказывается Чубайка. Не ввязываясь в спор по существу, он отпускает беззлобно‑ироничный комментарий, рождающий в зрителе робкое понимание того, как следует думать и говорить, чтобы когда‑нибудь покинуть зону этого самого народного самосознания и быть принятым в ряды немногочисленных, но отлично экипированных антинародных сил.

В дополнение к этому Пелевин сатирично комментирует проявления актуальной культуры. Здесь есть одно правило — чем более похожа и ближе эта актуальная культура к той, в которой Пелевин провёл свои молодые годы (и вероятно был искренне заинтересован), тем лучше получается. Например, тематика бандитских девяностых, раскрытая в серии рассказов и паре романов — это просто филигранная работа по ироничному запечатлению значимого периода русского постмодерна. Особенно это заметно на фоне недавней моды на псевдодевяностые, которая также претендует на ироничную интерпретацию, но по факту представляет очередную апроприацию культурной эпохи творческим классом.

В противовес, то, на что Пелевину в действительности плевать, комментируется без огонька. Происходит это нечасто, но, например, подколки феминисток и американских леволибералов в последних работах содержательно не сильно отличаются от рядовых шуток и мемов в тематических пабликах. В этом плане, в повести «Искусство легких касаний» из одноименной книги, куда более остроумным оказался ход, когда юмор на тему SJW исходил из уст литературного обозревателя, который подмечал в своём обозрении некорректные и неправильные высказывания шовиниста и мизогина Голгофского (что характерно, фанаты Галковского считают, что Пелевин уже давно вдохновляется, комментирует и подворовывает идеи у их кумира).

На молодые годы Пелевина пришлась большая популярность экзистенциализма и постструктурализма в России, а поэтому у него чертовски хорошо получается иронично симулировать высоколобого интеллектуала. Эта надстройка и является сносной обёрткой для едкой социальной критики самых актуальных культурных явлений.

Тематика юмора является ещё и отдельным авторским высказыванием. Вероятно, поначалу менее осознанным, чем сейчас. Пелевину, как верному буддисту, очевидно, что не существует таких явлений, как адекватная политическая позиция и осмысленная социальная жизнь. Всё это лишь коллективные помутнения рассудка и безропотные попытки свести баланс счастья и страданий.

Как я уже упоминал, одухотворенность превалирует в раннем творчестве Пелевина, а социальная критика в позднем. При этом, в той или иной мере, обе компоненты присутствуют в любом романе.

Такого разделения и понимания, что в каждом из периодов следует ожидать достаточно, чтобы выбрать первый роман. Есть два стартовых варианта — «Чапаев и Пустота» для тех, кому понравилось описание раннего творчества и «S.N.U.F.F.» для тех, кого заинтересовало позднее. Оба романа отлично отражают периоды творчества, в которых они написаны, и попросту являются качественными работами.

Нередко Пелевина рекомендуют начинать с «Generation “П”, но я бы предостерег от такого решения по одной причине. Роман имеет привязку ко времени, к концу российских девяностых и началу нулевых. Чем дальше вы в поколенческом плане от поколения «П» (рожденные в 70-80-е), и чем меньше вы знаете про эту эпоху, тем менее интересной окажется книга. В общем-то без социального контекста остаётся только оммаж на шумеро-аккадскую мифологию, а он сам по себе здесь вторичен.

Одновременно с этим, людям, которые живут в мире победившего маркетинга, могут показаться немного странными наивные представления о рекламном бизнесе. В общем-то, точно также, как и образ рекламщика-трикстера теряет связь с актуальной реальностью, так и «Generation „П“» становится свидетельством эпохи, которая местами диссонирует с современностью. Если же вы крутитесь в какой-то из сфер маркетинга и вкурсе про «волны маркетологов» в СНГ, то в романе вы сможете увидеть примерный образ первой волны и с чего началась вторая.

По моему мнению, эта книга больше подходит для прочтения после «Чапаева» или «Снаффа». Говоря же о том, что читать из каждого из периодов, я бы назвал сильными и достойными первоочередного прочтения следующие работы.

Из раннего — это «ДПП (NN)», «Омон Ра» и «Жизнь насекомых». Да и, честно говоря, все шесть романов заслуживают внимания, если вам понравился хотя бы один из них.

С последующим творчеством ситуация обстоит сложнее. В первую очередь стоит обратить внимание на «iPhuck 10», «t» и «Эмпайр Ви». Со всем остальным уже надо действовать осторожнее. Некоторые работы полезно сначала обойти стороной (чтобы не портить впечатление): к ним я отношу «Смотрителя» — роман, в котором поздний Пелевин косит под раннего, «Лампа Мафусаила» и «Любовь к трём цукербринам».

Не буду говорить, что это откровенно плохие книги, скорее они похожи на необязательное DLC к творчеству Пелевина.

Самое важное, не пренебрегайте рассказами. Не смотря на то, что есть несколько выбивающихся из общего творческого русла («Зигмунд в кафе», «Ухряб»), они являются хорошим способом понять, стоит ли вам ознакомиться с крупной прозой того же периода. Тот же «Девятый сон Веры Павловны» исполнен в манере аналогичной «Чапаеву», но вместо дзен-буддизма сюжетом движет солипсизм.

Настоящим золотом короткой прозы Пелевина являются перестроечные рассказы. Из них я бы выделил «Святочный киберпанк, или Рождественская ночь-117.DIR», как образчик пелевинского юмора, мастерства подмечать детали эпохи и связывать повседневные неурядицы с вечными темами.

В качестве мэра Ванюков, как бы следуя дервнекитайскому завету, гласящему, что о лучшем из правителей народ не знает ничего, кроме его имени. Он два раза провел праздник под названием «Виват, Петроплаховск!», о котором совершенно, нечего сказать. Один раз он встретился у себя в кабинете с редакторами городских газет, во время беседы он в мягкой и деликатной форме постарался объяснить им, что выражения «бандит» и «вор», которыми злоупотребляют средства массовой информации, уже давно перестали быть политически корректными (это выражение Ванюков прочитал по написанной референтом бумажке, видимо мы имеем дело с переводом-калькой американского “politically correct”). Больше того, сказал Ванюков, эти слова вводят людей в заблуждение — слово «вор» как бы допускает, что человек, которого так называют, может вылезти из своего «Линкольна» и полезть в чью-то форточку, чтобы украсть кусок мяса из кастрюли со щами (стенограмма зафиксировала дружный смех редакторов), а термин «бандит» подразумевает, это такого человека ищет милиция (опять зафиксированный стенограммой смех). На вопрос, каким же термином обозначать вышеперечисленные категории граждан, Ванюков ответил, что лично ему очень нравится выражение «особый экономический субъект», или сокращенно «Оэс». А те журналисты, которые любят выражаться витиевато и фигурально, могут пользоваться словосочетанием «сверхновый русский». Это выражение уже давно никого не удивляет, но интересно, что мало кому известен его настоящий автор, которым был референт Ванюкова.

Ориентируясь на время прочтения и простоту восприятия, можно порекомендовать и всё, что собрано в серию «Греческий вариант», начиная с уже упомянутого «Святочного киберпанка» и «Македонской критики французской мысли», продолжая «Краткой истории пейнтбола в Москве» и другими рассказами. Если понравится, то сразу же можно продолжить сборником «П5».

Чтобы поразить своих друзей и незнакомцев в интернете познаниями в творчестве Пелевина, то отдельно скажите, что знаете про существование публицистических статей и короткой прозы, написанной до 92-го года. На мой взгляд, наиболее интересны из ультра-раннего Пелевина две работы — рассказ «Колдун Игнат и люди», который считается первой увидевшей свет работой автора, и повесть «Затворник и шестипалый». Если заранее не знать автора, то в рассказе и повести вряд ли удастся распознать Пелевина. Возможно, лишь в самых общих ассоциациях. В этом и заключается ценность «Колдуна» и «Затворника» — теперь они стали портретом художника в творческой юности.

Источник

Рекомендации от профессионалов

С чего начать знакомство с пелевиным